Исполнение желаний - Страница 11

— По всей вероятности, у нее была истинная совместимость в любви.

— Думаю, что так оно и было, — сказал он, подумав. — В наши дни, видимо, нет женщин подобного рода.

Клэр была слишком далека от понимания того значения, которое он вкладывал в эти слова, чтобы возразить ему. Она неторопливо осмотрела массивные старые стены, а потом попросила:

— А не позволите ли вы мне осмотреть вашу знаменитую коллекцию фарфора «насте», сеньор?

— Почему бы и нет? — отвечал он. — Мы совсем рядом с помещением, где она хранится.

Реакция Клэр на такое гигантское количество скрытых от глаз сокровищ, по всей вероятности, была слишком откровенна, потому что Мануэль закрыл последний шкаф довольно резким движением.

— Как-нибудь я передам все это в музей, — произнес он жестко. — Пусть туристы проливают над всем этим слезы умиления. Меня же лично сентиментальность совершенно не привлекает, сеньорита.

Клэр была недовольна собой и еще более раздражена его замечанием.

— Я не считаю сентиментальностью восхищение необыкновенной красотой, сеньор.

— Я же считаю слабостью, если какой-то предмет, пусть даже из фарфора, может производить столь глубокое впечатление на человека.

— Так оно и есть, если смотреть на это с такой точки зрения, — сказала она с некоторым отчуждением. — Вы были так любезны, что уделили мне столько вашего драгоценного времени. Не пора ли нам присоединиться к другим?

— Одно мгновение. — Его жест был властным — феодальное наследие предков, которые правили при дворе. — Вот уже многие годы в этой комнате хранится книга для гостей. Мы очень дорожим этой вещью, и мне бы хотелось, чтобы вы в ней расписались.

Она наблюдала, как он извлекает из ящика письменного стола большую, в кожаном переплете книгу с позолоченным тиснением и открывает ее с большой осторожностью. Он выдвинул мягкое кресло, отвинтил крышку золотой авторучки и положил ее рядом с книгой.

— Будьте любезны, — сказал граф, поклонившись.

Клэр тем не менее не села. Подошла к спинке кресла и слегка наклонилась, чтобы прочитать несколько подписей на верхней части страницы. Все они были на португальском языке, длинные витиеватые имена друзей и знакомых из Синтры и Лиссабона. Неуверенность переросла в решительный отказ подчиниться его приказанию.

Она выпрямилась и отвернулась.

— Я бы предпочла не оставлять своей подписи в этой книге, сеньор.

В его тоне не было изумления, прослушивалась лишь сталь неудовольствия.

— И в чем же причина этого?

— Это не очень легко объяснить. Вероятно, это — чувство, что мне не хотелось бы остаться всего-навсего выцветающей строчкой чернил в закрытом ящике в Кастело де Кастро.

— Но ваш друг Николас оставил здесь свою подпись, так же как и Инез Сарменто.

— Но, по-моему, ничего не случится, если там не окажется моей.

— Конечно, это не будет иметь никакого значения, — согласился он с грубоватой прямотой. — Вы сможете даже получить удовлетворение от сознания того, что вы — единственная персона, отказавшаяся от этой сомнительной привилегии.

— Со временем вполне может быть, — беспечно ответила она.

Он крепко стиснул зубы, и тяжелый взгляд застыл в его глазах. Отказ подчиниться его воле был, казалось, чем-то необыкновенным, с чем ему, видимо, никогда не приходилось иметь дела. Естественно, что это ему совершенно не нравилось. Но он сжал пальцами авторучку и сделал вид, будто все это не имеет никакого значения.

— Закончим на этом. Мы не станем принуждать вас идти против собственных эмоциональных убеждений.

Когда они возвращались в зал, где их ожидали Инез и Николас, Мануэль обронил несколько тихих и незначительных замечаний о некоторых картинах, мимо которых они проходили.

Во время обильного обеда Мануэль оставался безукоризненным хозяином. Была некоторая тень определенно выраженного предпочтения Инез, а не Клэр, что, вероятно, объяснялось его рыцарской привычкой быть более внимательным к более старшим женщинам и ограничиваться лишь неизменной вежливостью в отношении более молодых.

Инцидент с книгой для гостей был слишком тривиальным, чтобы вызвать у него гнев, однако в результате возник барьер гораздо более заметный, чем стена, которая, несомненно, отделяла Мануэля от всех женщин. Его холодный, даже циничный взгляд, когда Клэр решалась высказать какое-то мнение об острове, был явным свидетельством этого.

Клэр показалось, что его красивое лицо с длинным, едва заметным шрамом с одной стороны стало более суровым от жестокости его мыслей. Без преувеличения она почувствовала облегчение, когда Николас объявил, что настало время уезжать и что она может поблагодарить Мануэля за гостеприимство и доброту при показе ей его сокровищ искусства.

Граф проводил их до автомобиля.

— Сегодня было все очень приятно, — сказал он сердечно. — Мы все должны встретиться еще раз, и как можно скорее.

Клэр прожила уже девять дней в Каза-Венуста, когда ее наконец представили сеньору Сарменто. Девять золотых дней, которые промчались на этом залитом солнцем острове со скоростью безоблачного летнего праздника и без единого сожаления!

Николас, который жил от них на расстоянии всего лишь в милю за скалой, навещал их почти через день, чтобы справиться о здоровье старого сеньора, а граф заезжал с этой же целью утром в прошлое воскресенье. Он сказал Клэр традиционное «Добрый день, мисс Уиндхем», будто воспринимая ее как часть обстановки Сарменто, и проследовал за слугой по центральной лестнице. Она не видела, когда он уезжал, решив по какой-то причине спуститься вниз на простиравшуюся у моря полоску белого песка, чтоб поискать морские раковины.